Ученый Владимир Огнев 1976 года рождения очнулся в мрачном туннеле, над которым с ревом проносятся тени бомбардировщиков. Он здесь, потому что будет война и никто уже не в силах ее предотвратить.
Эту историю, целиком состоящую из актуальных метафор, еще в мирные, допандемийные времена придумал Кирилл Фокин, и его отец, знаменитый театральный режиссер Валерий Фокин воплотил инсценировку повести на подмостках Александринского театра. Спектакль играли во многих странах, его актуальность росла, и режиссер решил снять фильм — картина была показана на ММКФ и на этой неделе выйдет в прокат, вызывая оторопь точным попаданием в текущий момент.
Это антиутопия, но не «фильм действия» в духе апокалиптических триллеров, а скорее подобие философских штудий Тарковского — картину нужно пережить, даже перетерпеть ее принципиальную медлительность, чтобы прийти к сокрушительным финальным выводам, уже почти не оставляющим надежд на излечение обезумевшего мира.
Родители героя в детстве покинули СССР из-за чеченской бойни, и парень вырос в Оклахоме, учился в Калифорнии, где исследовал проблемы социальной психологии и место, отведенное вере в сознании человека. Тема религиозной веры получит в фильме развитие: в образе инопланетян, взявших землян под опеку и мониторящих каждый живой мозг, явно зашифрован образ Вседержителя — он пытается удержать людей от самоубийственных акций и даже однажды предотвратил ядерный конфликт на Карибах. Но его метод — убеждение, а безумцы к аргументам глухи.
Фантастические гипотезы Огнева заинтересовали Атлантический университет во Флориде, и некий японец, бестактно явившись в момент любовных объяснений героя с невестой Анной, пригласил перспективного ученого продолжить свои исследования уже в новом качестве. Действие будет перебрасываться с умиротворяющих пляжей Флориды на улицы Токио, персонажи будут общаться сразу на нескольких языках, прекрасно понимая друг друга, а миссия героя по спасению мира от военной чумы осложнена его напряженными отношениями с Анной, ставшей ему женой и ожидающей ребенка. Все это будет скреплено тем самым туннелем, который на поверку окажется коридором его памяти со всеми ее ответвлениями, перекрестками и тупиками. Вспышки этой памяти и составят сюжетный каркас картины, развивающейся скачкообразно, пунктирно, высвечивая поворотные моменты в судьбе героя и мира.
Героя мучает гипотеза: человечество несамостоятельно, оно под неусыпным контролем неких высших сил. Получив доступ к «мировой элите», посвященной в государственные тайны, он узнает, что над крупнейшими городами действительно зависли инопланетные корабли, взявшие человечество под опеку. Но судьбы людей и стран по-прежнему целиком зависят от амбиций небольшой, в сущности, группы лиц, волею рока вознесенных на троны лидеров наций, и это тревожит космических опекунов. Вершители судеб готовы договариваться с «некими силами», но до какого-то предела, за которым их амбиции начинают терпеть ущерб. И для думающего зрителя не станет диковинкой сюжетный ход фильма, когда в ответ на требование прекратить все конфликты, разоружиться и распустить армии эта самая «элита» решает нацелить ракеты уже на корабли сердобольных пришельцев: в стратегические планы мира мир не входит.
Как выдающийся ученый, Огнев мучительно пытается проникнуть в законы коллективного сознания, столь же пугливого, сколь беспечного. Его тревоги находят подтверждение в семейной трагедии: сын, плод любви, погибает, не родившись, потому что в результате неумной человеческой деятельности нарастает радиационный фон. Герой с ужасом слушает рассуждения коллег о том, почему, мол, всесильные инопланетяне не решат эти наши проблемы, — и мы в зале разделяем этот ужас, ибо из собственного опыта знаем, что на все болевые, требующие поступков вызовы большая часть человечества отвечает кроткой молитвой. Его угнетает тотальная ложь, в которой привыкла жить планета, где все друг другу врут: мужья — женам, правительства — народам. Мы как обезьяна, бросающая камни в атомный реактор, — приходит герой к неутешительному выводу.
Надо сказать, театральность очищенного от быта действа, где все, от сценографии до ритма, должно восприниматься как метафора и призвано иллюстрировать гипотезу, делает восприятие картины в кинозале совершенно непривычным. Все построено и снято в гигантском ангаре, пространство фильма неизменно условное: некий райский пляж, некий мегаполис вдали, некий стерильный интерьер лаборатории (почему-то оборудованной допотопными мониторами) или как бы жилого, но столь же необжитого дома. Условен и метафоричен даже тлетворный дождь, сменивший солнечно-пальмовый рай Майами. Исполнителю главной роли Антону Шагину задана нарочито заторможенная пластика, скорее многозначительная, чем выразительная. Одаренный актер тщательно отрабатывает каждый жест и поворот головы, но к настоящему внутреннему накалу образа приходит только ближе к финалу. Еще труднее Юлии Снигирь: сценарий скуден на полноценный ролевой материал, и она только обозначает неистово влюбленную, а затем убитую горем, впавшую в трагическую истерику женщину. Чисто служебные функции у актеров, изображающих международную дипломатическую элиту, которая втайне от мира поддерживает контакт с инопланетными кораблями. Впрочем, проработка характеров, похоже, не входит в программу этого абсолютно публицистического «послания» — авторам важнее донести актуальную мысль, к моменту выхода фильма ставшую остро злободневной.
Общение героя с представителями ООН, советниками президентов и прочими випами — уже чистая кинопублицистика почти фельетонного стиля, сцена «близких контактов третьей степени» в спальных мешках с трогательными меховыми капюшонами демонстративно комична. И закончится картина почти как классический триллер Стенли Кубрика о любителе атомной бомбы докторе Стрейнджлаве — нежнейшей песней на величественных кадрах мертвого Петербурга во всей его постапокалиптической красе. После фильма не покидает тоскливая мысль: а ведь это уже не кино. Это происходит с нами здесь и сейчас…
