Сто лет назад ушел из жизни главный литературный модернистЧитатели Марселя Пруста во всем мире, и Россия — не исключение, делятся на две категории. Одни восхищаются его неторопливой, описательной манерой, перенасыщенной метафорами, тонкими деталями, изобилующей персонажами (у него около 2000 действующих лиц). Другие считают его прозу скучной и нечитабельной. Особенно — в наши дни, когда молодые люди, привыкшие текстуально общаться через мессенджеры, не воспринимают фраз размером больше двух-трех слов. И не потому что не хотят, а потому что не могут. Начиная читать слишком длинное предложение, они в конце его не помнят, что было в начале.
Впрочем, можно сказать и по-другому. Сегодня чтение Пруста — это своего рода читательская физкультура. Что-то вроде гимнастического зала, куда приходишь слабаком с едва заметной мускулатурой, а через год при усердных занятиях под руководством опытного тренера становишься эдаким «качком».
Тем не менее среди читателей, отрицавших значение Пруста, были не только профаны, но и литературные классики ХХ века — например, Максим Горький, Ивлин Во, Джеймс Джойс и Кадзуо Исигуро. Так, английский писатель Ивлин Во писал о Прусте: «К своему удивлению, нахожу его умственно неполноценным. Никто меня об этом не предупреждал. У него нет абсолютно никакого чувства времени. Он даже не в состоянии запомнить ничьего возраста».
А Максим Горький сказал: «Нестерпимо болтливый Марсель Пруст».
В России Пруста начали переводить через десять лет после его смерти, в 30-е годы. Но лучшие переводы его прозы сделал наш великий переводчик Николай Любимов. Именно он перевел первые шесть томов его семитомной эпопеи «В поисках утраченного времени» («По направлению к Свану», «Под сенью девушек в цвету», «У Германтов», «Содом и Гоморра», «Пленница», «Беглянка» и «Обретенное время»), которая считается образцом литературного модернизма. Первый роман на русском языке в переводе Любимова вышел в 1973 году и имел сенсационный успех среди интеллигенции. Это был глоток воздуха литературной свободы в условиях тотальной цензуры. С другой стороны, трудно сказать, кто тогда искренне восхищался манерой Пруста и для кого это было следствием обычной моды.
Личная жизнь Пруста крайне бедна событиями, и его нетрадиционная сексуальная ориентация не сильно ее разнообразит. Он родился в пригороде Парижа в состоятельной семье. Отец — профессор, врач-эпидемиолог, советник французского правительства по борьбе с эпидемиями. Мать — дочь еврейского банкира. Марсель рос болезненным ребенком. В возрасте девяти лет у него обнаружилась астма, которая мучила его всю жизнь, наложив отпечаток на его характер. Пруст был очень замкнутым человеком.
Чтение книг заменяло ему шумные игры и компании сверстников. Но во время учебы на юридическом факультете Сорбонны его можно было застать в модных салонах Парижа. В одном из них он познакомился с Анатолем Франсом, оценившим его талант и вдохновившим его писать.
В то время современники считали Пруста обычным литературным дилетантом. Его первый сборник рассказов был холодно встречен критикой. Поэт и романист Жан Лоррен написал на него разгромную рецензию. Оскорбленный Пруст вызвал обидчика на дуэль.
Огромная слава пришла к Прусту лишь посмертно. Тем большее уважение вызывает его писательское упорство и плодовитость, которая также отличала корифеев французской литературы Эмиля Золя и Оноре де Бальзака. Одним из своих литературных учителей Марсель Пруст считал Льва Толстого, который, по мнению Владимира Набокова, предвосхитил манеру Пруста уже в «Войне и мире».
«Тесная связь видимого и слышимого, отблесков и отголосков, зрения и слуха», по мнению Набокова, сближает Пруста с Толстым.
Последние три из семи романов Пруста вышли посмертно и были отредактированы его братом. И лишь после смерти его прозой были очарованы такие мировые писатели, как Сомерсет Моэм, Грэм Грин, Владимир Набоков и другие.
Вирджиния Вулф писала о нем: «Особенность Пруста в том, что он сочетает в себе предельную чувствительность с предельной сложностью. Он выискивает все оттенки бабочки до самого мелкого узора на крыльях. Он крепок, как орех, и мимолетен, как порхание бабочки».
Альбер Камю: «Истинное величие Пруста в том, что он описал не утраченное, а обретенное время, собирающее воедино раздробленный мир и облекающее его новым смыслом на самой грани распада».
Пруст оказал сильное влияние на прозу Бориса Пастернака, который даже боялся его перечитывать: «Боюсь читать (так близко!) — и захлопнул на пятой странице».
Осенью 1922 года, возвращаясь из гостей, Пруст простудился и заболел бронхитом. Бронхит перешел в тяжелое воспаление легких.
Он скончался в Париже 18 ноября 1922 года и был похоронен на кладбище Пер-Лашез.
