Чем больше времени проходит со дня нашего расставания с Эльдаром Рязановым, тем больше не хватает новых мощных инъекций добра и разума, какими были его лучшие фильмы. Его тепла, его беспощадного сарказма ко всему, что он ненавидел, — и мы считали его своим союзником. Его таланта видеть мир объемно, в позитиве и негативе, и своими фильмами освещать самые замшелые его углы. Его дара сочувствия и понимания.
Вселенная Рязанова, в которой мы не уставали путешествовать, сложена из энциклопедических знаний, витиеватых фантазий, умных книг, стихов и песен, анекдотов, из которых вырастали трагикомедии, фраз, которые ушли в фольклор. Он был неутомимым просветителем. Многие годы вел популярные телепередачи: «Кинопанораму», «Восемь девок, один я», «Белоснежка и семь гномов», «Парижские тайны Эльдара Рязанова»… Вся страна знала и любила его интонацию, его неторопливый ритм речи, его образ мыслей, ценила его прямоту и резкость, систему его предпочтений, универсальность знаний. Он прошел путь от великого утешителя до проницательного сатирика, почти пророка, чьи не слишком оптимистичные прогнозы, увы, всегда сбывались. Его мысли и фильмы с годами становились только актуальнее: ведь он не сказки рассказывал, как может показаться. Он остро чувствовал опасные крены переживаемой эпохи и на многое открыл нам глаза. Его смех заставлял думать.
Конечно, он никуда не ушел: с нами его фильмы и книги, его улыбка и прищур, просто мы уже не ждем его новых высказываний, его реакции на происходящее с нами сегодня, сейчас — понимая, что этот круг жизни гения завершен и стал элементом вечности.
Вспоминать Рязанова и то, что он нам подарил, можно бесконечно. Мне повезло много раз с ним общаться, он относился ко мне дружески, доверчиво, часто бывал у нас в редакции — с новыми картинами, идеями, для интервью и просто так, по дружбе.
Вот несколько записей с диктофона.
О национальной идее
— Теоретически она, возможно, существует. А практически, я считаю, мы просто общность людей, которых объединяют территория и язык. Советская идея была в чем-то ложной, в чем-то настоящей — во всяком случае, патриотизм она воспитывала. Помню, как я орал у телевизора, когда наши побеждали в футбол. Или как после появления Горбачева мы с друзьями искренне пили за его здоровье — потому что брезжила идея свободы. Но вскоре выяснилось, что наша страна и свобода, как гений и злодейство, в какой-то степени вещи несовместные. Для свободы надо выработать необходимую культуру — воспитания, поведения, мышления. Наш народ этот экзамен, увы, не выдержал. Возьмем творческих работников. Я всегда считал, что цензура не нужна ни в каком виде. Но она не нужна обществу, где люди знают, что такое моральные ценности — там цензура есть в каждом творце и называется просто — совесть. А у нас множество бессовестных людей вдруг решили, что имеют право разговаривать с народом и навязывать ему свое миропонимание.
О просветительстве
— Призвание любого творческого человека — развлекая, просвещать. Скучных лекций люди не приемлют, стало быть, надо всучивать им разумное, доброе, вечное и милость к падшим призывать через что-то интересное. Может, я устарел, я питекантроп, но убежден, что главная миссия человека — приносить добро. А когда у нас самыми престижными профессиями становятся киллер и проститутка — это катастрофа. Я защищаюсь от напасти как могу: не смотрю телевидение, только новости, но и этого хватает, чтобы отравиться на весь день. Из всего, что происходит, телевидение в погоне за рейтингом отбирает только житейскую грязь. В результате голова пухнет и начинаешь думать: боже мой, где же мы живем! Растление нации ускоряется в геометрической прогрессии: одно тянет за собой другое. Это лавина, которая на этот раз грозит похоронить под собой целую страну. Это очень заразно и очень опасно.
О беллетристике
— Я по натуре беллетрист. Критика дура и считает, что беллетристика — второй сорт. А по мне, дедраматизацию придумали те, кто не умеют придумать сюжет. Главные средства воздействия на читателя и зрителя — сюжет, характеры, диалог, музыка. Одно время у нас в кино отказались от музыки. Я тоже поддался поветрию, и у меня были картины без песен. Но это идиотизм. Фильмы без музыки снимают глухие. Эти поветрия приносят какую-то пользу, как любая встряска. Но полное отрицание — это глупо.
Так вот, я беллетрист и мне интересно: что будет дальше? Беллетристы есть в музыке: Моцарт, Штраус, Шуберт, Шопен, Чайковский — неплохая компания. Но это не Мясковский, не Вагнер и не Малер. То же самое в литературе и в живописи. «Черный квадрат» — не беллетристика. И Пикассо периода кубизма — тоже. Я подозревал, что он лошадь нарисовать не умеет. Но в музее Антиба понял, что умеет замечательно и потому имеет право писать так, как он хочет. Но очень многие нарисовать лошадь не умеют и потому ищут для себя лазейки. Точно так же огромное количество критиков не умеют писать занимательно, так, чтобы читать их было интересно и полезно. Зато они легко находят друг друга — рыбак рыбака видит издалека — и друг друга поддерживают.
Об эталонном
Это было в Ницце, куда Рязанов приехал на фестиваль русского искусства показать французам «Жестокий романс».
Мы там много общались, я вооружился диктофоном и взял у мастера огромное интервью. Один фрагмент нашего диалога стоит вспомнить.
Я тут перерыл вашу фильмографию и понял, что вы снимали практически всех наших актеров, беседовали для ТВ практически со всеми знаменитостями Европы и имели отношение ко всем главным фильмам в нашем и мировом кино. Можно я назову вам наугад любой, а вы выкручивайтесь, как хотите.
Эльдар Рязанов: Попробуем.
Только без фантазии, ладно? Только факты. Допустим, как вы работали над фильмом… пусть будет «Девять дней одного года».
Эльдар Рязанов: Пожалуйста. Вы вообще знаете, что Ромм предлагал мне играть роль Деточкина, которую потом сыграл Смоктуновский? Мне дали почитать сценарий, и он мне не понравился: много болтовни и мало действия. О чем я и не преминул сказать Михаилу Ильичу со свойственным молодым максимализмом. Дело в том, говорю я ему, что я уезжаю в туристическую поездку во Францию. А приеду — с удовольствием попробуюсь. Я уехал, и это было легкомысленно, потому что за это время он нашел Смоктуновского. И посмотрев картину, я открыл для себя этого актера. И снял его в «Берегись автомобиля». Так что не будь этой цепочки — не было бы, наверное, и Деточкина.
Потрясающе. Тогда, пожалуйста, «Ночи Кабирии».
Эльдар Рязанов: Могу рассказать. Я снимал интервью с Феллини. Он назначил встречу в своем офисе. Я уже делал целую «Итальянскую кинопанораму», где фигурировали и Дино Ризи, и Моника Витти, и Альберто Сорди, огромное количество знаменитостей, но Феллини был единственным из кинематографистов, когда я чувствовал, что беседую с королем. Разговаривать по-итальянски я мог, причем без переводчика, но это был первый случай, когда я брал интервью «снизу вверх». Надел галстук, парадный костюм — чувствовал, что иду на прием к королю кинематографа. Но Кабирию я играть не мог, потому что нужна была женщина. И он взял то, что было ближе — Джульетту Мазину.
«Новые времена» Чаплина.
Эльдар Рязанов: Чаплин единственный, кому я не смог бы отказать. Я вообще считаю, что в кино был один безусловный гений, — это он. Я делал о нем двухсерийную передачу, писал предисловие к его книге, и совершенно уверен, что если бы не Чаплин, человечество было бы еще более жестоким, кровавым и гнусным, — он больше, чем кто бы то ни было в кино, сделал для смягчения нравов. И для меня он высший эталон в кино.
