Новый театр: три спектакля в одном представлении по ЛесковуСозданный несколько месяцев назад Новый театр удивил и порадовал публику необычным представлением «Лубянский гример». В программке обозначен жанр (написали с ижицами, ерами и ятями): «Первое в России представление крепостного иммерсивного театра». Игра с дореволюционным написанием неслучайна — ведь режиссер этого действа, худрук театра Эдуард Бояков, с командой сорежиссеров Валентином Клементьевым и Ренатой Сотириади показывают нам всю историю создания профессионального русского театра.
И хотя в основу положен известный рассказ Николая Лескова «Тупейный художник», представление — как шкатулка с секретом. Оно включает сразу три спектакля в одном. По ходу действия участникам «бродилки» в подробностях покажут удивительную усадьбу Салтыковых-Чертковых на Мясницкой. Кстати, немногие знают, что это едва ли не единственное здание в центре Москвы, уцелевшее в пожаре 1812 года. Говорят, сам Наполеон провел в нем две ночи и остался в восторге. А позднее владелец особняка, предводитель московского дворянства Александр Чертков собрал здесь уникальную библиотеку, которую посещали Гоголь, Пушкин, Жуковский, Михаил Щепкин. Еще позднее Лев Толстой работал здесь над материалами для «Войны и мира».
Но все эти сведения звучат как бы походя, впроброс, а главными событиями при переходе из зала в зал становятся очень живые иллюстрации того, как создавался и действовал в помещичьих имениях XVIII-XIX вв. крепостной театр. То, что в рассказе Лескова занимает две-три фразы, здесь вырастает в полноценные мизансцены.
Вот режиссер-француженка Софи (Светлана Воронцова) истязает крепостных актрис жестким тренингом: у балетного станка, у шеста, у клавесина артистки должны демонстрировать исключительную красоту. С садистическим сладострастием повествует она о наказаниях, которые последуют за неповиновение.
Очень выразительно представлен в спектакле эпизод с Примадонной (Екатерина Дар), погибающей от падения декорации. Исповедующий ее священник — персонаж, которого нет в рассказе, но в спектакле линия духовенства, всегда столь важная у Лескова, присутствует весьма выпукло.
Авторы инсценировки Алексей Зензинов и Эдуард Бояков вообще существенно изменили сюжет, насытив его новыми персонажами. Так в качестве ведущих здесь выступают сразу три человека: Мальчик-подросток (Арсений Каримов), который в спектакле превращен из воспитанника во внука героини Любови Онисимовны; некий Основатель театральной системы (Валентин Клементьев), все знающий про прошлое и будущее театра; а также сама героиня, постаревшая, но не утратившая ни грана актерского ремесла, что нам и демонстрирует с упоением обаятельная и забавная Евдокия Германова.
Пожалуй, одно из лучших мест спектакля — вставной номер «Прекрасная Саконтала». Режиссеры не ограничились сюжетом Лескова и экскурсией по легендарному особняку. Им было важно показать, чем же увенчивались репетиционные муки крепостных. Здесь это поставленная по всем классическим правилам древнеиндийская драма «Прекрасная Саконтала». Филологи до сих пор спорят, в каком веке — IV или V — написал ее Калидаса, известно лишь, что русский перевод появился в конце XVIII века, а первым «Саконталу» поставил Таиров в 1914 году…
В этом спектакле перед нами разыгрывается полновесная, очень красочная восточная сказка, наполненная танцами, музыкой, яркими костюмами (художник Алиса Меликова). И нельзя не поверить, что древнеиндийская мифология использована здесь вполне аутентично.
Авторы спектакля вообще как-то очень ловко держат баланс между документальной достоверностью и театральной условностью. Например, перед тем как окунуть зрителей в сцену, где крепостную актрису ссылают «на телятник», их проведут через темноватые «сени»: банные веники под потолком, крики петуха, а в загончике под лестницей — натуральный кусок хлева, с живой козой и курами… И этот натурализм вовсе не выглядит неким китчем, чужеродным элементом среди барского великолепия спектакля. Возможно, одна из причин — очень естественные, живые образы, создаваемые актерами.
Наверное, строгий критик придрался бы к финалу спектакля: к трагическому рассказу Лескова постановщики приписали свой, пафосный хеппи-энд. Но укорять авторов за это не хочется. Так дети «переписывают» для себя финал страшной сказки, чтобы полюбившиеся герои обрели бы наконец счастье.
