Новый фильм Рубена Эстлунда «Треугольник печали», получив Золотую пальмовую ветвь Каннского фестиваля, вызвал споры. Критики придирались к сюжету, разорванному на три разножанровых акта, к непоследовательности сатиры и вульгарной простоте социального фарса. Интригующе начавшись почти пародийной сварой за гендерное равноправие и продолжившись натуралистическим гротеском в лакшери-круизе, картина завершается даже не многоточием — заплутав в дебрях абсурда, она обрывается на полуслове. Огромный фильм и впрямь производит впечатление перегруженности и незавершенности. Это и не парабола, и не гипербола, и ясно, что человеческий мир в этот искусственный ковчег — его микромодель — не влезает, топорщится.
Но картина не отпускает. Ее образы занозой сидят в памяти. И гамма ожиданий, разочарований, эстетических и этических шоков, диссонансно звучавшая без малого три часа, продолжается уже в реальности. Потому что фильм, при всей его грубоватой карикатурности, каждым кадром выдает наше сегодня. Когда человечество, похоже, окончательно свихнулось в своем нескончаемом беге в никуда, и кино, огрызаясь, послушно семенит вслед.
Все начинается на кастинге мужчин-моделей. Их инструктируют: модель с хмурой рожей — прикид элитный типа Balenciaga, если осклабилась — ширпотреб из H&M. Это правило, вероятно, нужно распространять на все искусство: если суетишься под клиентом — ты не Феллини. Все настоящее — отчуждено, загадочно и углублено в себя. Похоже на индульгенцию, выданную автором фильма самому себе.
Потом нас оставят наедине с двумя моделями: Карл (англичанин Харрис Дикинсон) и Йайа (Шарлби Дин из ЮАР). Они, как говорят, в отношениях. Отношения сложные: никак не могут договориться, чья очередь платить в ресторане. Тема денег, выскочив на первый план и определив, в сущности, характеры героев, заполнит все пространство второго «акта», где юные полубог с полубогиней будут приглашены украсить собой богатую компанию, собравшуюся на роскошной яхте. Акцент — на эпизоде, где руководство инструктирует экипаж: на все отвечать «да, сэр, о ес, мадам» — и будет много-много долларов чаевыми! Экипаж ликует и пляшет.
Совершенно бытовые по тону, все эти сцены откровенно лукавы и настраивают отнюдь не на бытовую драму. Перед нами почти политический плакат, где обличаются толстосумы, которым все равно, на чем зарабатывать. Вот пара божьих одуванчиков британцев, производящих гранаты (одна бумерангом вернется, взорвав яхту с ее пассажирами). А вот русский бизнесмен, торгующий навозом — удобрениями (невольно вспомнится родственный персонаж фильма Сергея Соловьева, претворявший русское дерьмо во французский парфюм). Пассажиры избалованы дикими деньгами, они могут купить все — и вот уже экипаж, включая машинное отделение, обреченно плюхается в океан, выполняя каприз миллионерши. Не просыхающий капитан яхты (Вуди Харрельсон), покачиваясь, приветствует собравшихся на капитанский ужин господ, но демонстративно лопает гамбургер, пренебрегая устрицами, трюфелями, паштетами и прочей снедью. А в иллюминаторы уже бьет шторм, раскачивает яхту, пассажиров, да и зрительный зал начинает мутить: идет одна из самых натуралистичных и при этом изысканно сервированных сцен мирового кино, превосходящая даже легендарную «Великую жратву». И только стоический капитан-марксист невозмутимо соревнуется с русским толстосумом Дмитрием (хорват Златко Бурич) в знании цитат от Ленина до Рейгана. Режиссер открыто издевается над благоглупостями, которые вкупе образуют политические теории, претендующие менять мир. Он садистски мстит всем этим бездарно самодовольным существам, которые теперь висят на унитазах, скользя в хлынувших оттуда нечистотах. Шабаш заканчивается пресловутым взрывом гранаты, и начнется третий акт — компания на необитаемом острове. Там, где купюры, бриллианты и ролексы становятся пустым размокшим хламом.
Там и произойдет политическая метаморфоза в духе щедринской сказки «Как один мужик двух генералов прокормил»: «туалетная работница» Эбигэйл (филиппинка Долли де Леон) окажется единственной, кто умеет разводить костер и добывать пропитание, — она теперь капитан, тиран острова. Она даже может купить парой галет красавчика из модельного агентства, оставив его пассию с носом.
Муки жажды и голода фильм легко гасит спасенными с яхты ящиками «перье» и рыбой, которую умеет ловить новый политический лидер островитян. Когда робинзоны обрнаружат в одной из скал лифт, он хрустальным перезвоном открывшейся двери возвестит наступление полного и окончательного абсурда — и картина оборвется в неизвестность.
Как ни удивительно, выходишь из зала, словно из того лифта — так все было реально нами пережито. Технически фильм сделан на почти недосягаемом уровне — там все, от работы оператора до пространственного звука, по уши погружает вас в эту картонную, но по ощущениям родную быль. Без омаров и устриц, конечно, но абсурд легко уравнивает паштет с конским яблоком.
Собравший, подобно ковчегу, интернациональную команду актеров фильм Эстлунда слишком грубо сколочен, чтобы быть метафорой, тонким намеком, нежной аллюзией. Он уступает в этом смысле «Квадрату» того же Эстлунда, хотя и продолжает его метод: там намеки тоже не намного тоньше обстоятельств. И у него слишком много разномастных предшественников в кино — антибуржуазных панфлетов от «Метрополиса» Ланга до «Деликатесов» Каро и Жене, «Великой жратвы» Феррери и «…И корабль плывет» Феллини — он их напомнит, им явно уступая в интеллектуальном и художественном наполнении. Но это картина для новых поколений, они не подозревают о Ланге и только слышали о Феллини. По временам и пророки.
