Малый театр играет булгаковское «Собачье сердце». В роли профессора Преображенского Василий Бочкарев. Перед спектаклем народный артист встретил нас в белом профессорском халате…
Этот спектакль ставили к вашему недавнему 80-летию. Вы сами выбрали Булгакова — или это идея режиссера Алексея Дубровского?
Василий Бочкарев: Конечно, режиссера. И знаете, Булгаков только кажется простым. В «Собачьем сердце» столько смыслов — сыграть все сразу невозможно. Каждая сцена — будто отдельный жанр: здесь трагедия, а там уже фарс. Писатель был хитрец и хулиган. Думал о славе и хотел успеха — этот посыл как раз заложен в «Собачьем сердце».
А ваш герой, профессор Преображенский, — что он за человек, по-вашему?
Василий Бочкарев: Взаимоотношения с персонажем и автором — как говорит Юрий Соломин, всегда переливание крови. В нашей профессии, как в медицине, суета и спешка — дело лишнее. Каждая роль рождается через весь твой прошлый опыт. У Преображенского совершенно точно есть черта, сближающая его с автором, — он тоже хочет успеха, потому и затевает невиданный эксперимент, мечтает о грандиозном научном открытии. Его хорошо знают, как он уверяет, в Европе. Но ему хочется большего! Он берется за дело, за которое, как потом понимает, браться не стоило. Побочных следствий у его эксперимента много — причем не столько у подопытного, сколько у самого профессора. Идея, которой он одержим, разрушает его самого, но сам он этого не замечает. Вот и трагедия! Профессору не по душе революция — а разве революция не то же самое форсирование законов жизни и природы, за которое взялся он?
Как вы определяете жанр спектакля?
Василий Бочкарев: Это не бытовая история. Карнавальное зрелище, если хотите, площадной спектакль. Это определение верно хотя бы потому, что произведение было написано на фоне разрушительных событий — в надежде на что-то новое.
Многие судят о «Собачьем сердце» по фильму Владимира Бортко. Это не мешало в работе?
Василий Бочкарев: Что вы, я этот фильм очень люблю! Но и не говорю: «Ой, у меня, наверное, так не получится!» Он помогает мне уже тем, что он есть. Работа моего любимого Евгения Евстигнеева достойна уважения, признания, любви. Но я играю, естественно, по-другому.
Вашим педагогом был Юрий Соломин. Сегодня не приходится обращаться к нему за советом?
Василий Бочкарев: Мы вместе с 1960 года. Любой диалог с ним — огромная польза. Сейчас я играю Сталина в спектакле «Большая тройка (Ялта-45)». Когда стал готовиться к роли, Юрий Мефодьевич показал монолог Сталина, который меня поразил! Без карикатуры, без нажима раскрыл всю внутреннюю жизнь этого человека, его одиночество. Репетируя роль, я все время держал в голове этот опыт. Что и говорить, он великий актер.
Вы в Малом сорок с лишним лет. И наверняка слышали мнения, что это застывшая конструкция, которой чужды новые формы. Вас это не задевает?
Василий Бочкарев: Как-то мы снимались с одной актрисой, и она с таким сожалением говорит: «Ой, вы всё в Малом…» А я в ответ: «Как жаль, а Юрий Мефодьевич как раз хотел вас пригласить». Вечером звонок от нее: «Так что там Юрий Мефодьевич сказал?». И все стало понятно. Для меня Малый театр ценен своей чистотой. В нем главное — разговор о человеке, и зрителю никогда не будет стыдно за происходящее на сцене. У нас есть возможность развивать не только профессиональные, но и человеческие качества. Здесь тебя не будут ломать. Я знаю, как это происходит, когда режиссеры ради роли готовы довести артиста до внутреннего излома. Актерское дело, как говорил Евстигнеев, штучное.
Скоро наступит год 200-летия Александра Островского. Известно, как много значит это имя в судьбе Малого театра, а что оно значит лично для вас?
Василий Бочкарев: Особенность Островского — он всегда найдет путь к сердцу. Не надо пытаться с ним спорить, противопоставлять себя ему. Недоверие у режиссеров к Островскому возможно только по одной причине — от лени. Сближаясь с ним, открываешь такую радугу чувств, страстей, счастья, трагедий… В его драматургии суть русского человека. Из нее, как из поэзии, нельзя вынуть ни слова. Островский — наш Шекспир.
В булгаковской повести столько смыслов — воплотить все в одном спектакле невозможно. Каждая сцена — отдельный жанр: здесь трагедия — а там уже фарс
Тогда спрошу и про шекспировские страсти. Сегодня их немало в творческой среде. Кто-то демонстративно уезжает, кто-то остается. Кто-то делает громкие заявления, кто-то молчит. Вы это напряжение на себе ощущаете?
Василий Бочкарев: У меня был момент отчаяния, когда погиб Сережа Пускепалис. Он был моим товарищем, дело, которое он делал, для меня — ясное и благородное, как и его позиция. Я придерживаюсь той же, и его смерть для меня — потеря близкого человека. Вы говорите: артисты уезжают, заявления делают. Думаю, дело не только в деньгах, не в политике, а в мышлении вообще. С другой стороны, все сразу становится ясно — кто каков на самом деле. Мне только очень хочется, чтобы ребята, которые сейчас воюют, сохранили в себе человеческое, несмотря на все, через что приходится пройти.
