Наткнулся в интернете: обсуждение, вопросы на засыпку — вокруг фильма Рената Давлетьярова «А зори здесь тихие» образца 2015 года.
И сразу же: а на какой минуте в фильме сцена бани?
Как выясняется, на двадцать третьей.
Ростоцкому на зависть, в этой сцене пиршество девичьих тел. Такие груди-руки-ноги-все такое. Эстетски выставленный свет и цвет напомнили картину «Баня» Зинаиды Серебряковой. Бог с ней, с войной, когда такие полутени и округлости Серебряного века. Вот общий план, вот крупняком, вот брызги веером из шайки. Неясно, почему сценарий заставляет девушек так восторгаться телом новой Жени Комельковой — тут же все как на подбор. Кому-то не понравилось, как аккуратно выщипана линия бровей у новой Риты Осяниной.
Эх, кругом завистники.
Для усиления художественной силы женских тел есть в этом фильме кроме бани сцена и под карельским водопадом. Не знаю, как им там не холодно. А ведь им после водопада предстоит спасать своей волшебной красотой наш мир от диверсантов.
Вот, кстати, и они: все зрители наперебой продемонстрировали эрудицию — им демонический отряд фашистов напомнил черных всадников-назгулов, преследующих хоббитов в лесах Средиземья. Но «Властелин колец» здесь только подтверждает, что создатели искали современный образец взамен состарившегося киноязыка времен Ростоцкого.
Фильм Давлетьярова короче раза в два, за кадром напряженный голос Гармаша, 3D-эффекты и колотит саундтрек, и крови больше, и она не черно-белая. Каждый кадр кричит и выжимает робкую слезу, но приглушенный монохром и скупость старого кино скрывают что-то большее.
И режиссер, и все актеры фильма 2015 года искренне старались сделать новое красивое кино и, перекидывая мостик между поколениями, новым языком продолжить разговор о памяти и о войне. Что вышло?
Фильм как фильм: и напряженный, и эффектный, и с каким-то смыслом.
Дело в другом: эти новые «А зори здесь тихие» внезапно утонули. Нет, не в бане — в водопадах пошлости, которые обрушились за последние лет десять на российское кино.
Из плоской схемы в головах, как пазлы, складывается плоская бессмыслица. Все, что привычно называют «историческая, человеческая память», вдруг незаметно заменили на эффектные флешбэки, пустопорожние бэкграунды.
Будто не память, а болото штампов. Суповой набор походно-полевых подружек, непременных подлецов политруков, сталинской тени, жертв репрессий, пафоса и экшена.
Новые «Зори» внезапно утонули в водопадах пошлости
Сквозь зубы: никудышная страна, а что поделаешь — придется защищать, деваться некуда.
Что изменилось за полвека, которые прожили с нами герои кинофильма «А зори здесь тихие»?
Если коротко, то наступило время клонов, аватаров, фейков. Как уживутся с этим временем пять девушек и их усатый старшина?
Их открывают заново — теперь кинематограф видит в них универсальную коммерческую перспективу.
История того, как трансформировался вдруг сюжет из повести «А зори здесь тихие», и непроста, и поучительна.
Сценарист фильма «А зори здесь тихие» образца 2015 года внезапно обнаружил в повести Васильева несуществующий намек, что Лиза Бричкина, конечно же, была из семьи раскулаченных. А Галя Четвертак, конечно же, не просто сирота, а дочка репрессированных. Зачем все это было нужно сценаристу? Просто он уверен: героиням родину «любить в общем-то было не за что».
И героини-то, выходит, — поневоле?
Борис Васильев вспомнил как-то, что сказал другой писатель, Вениамин Каверин: «Почему в годы Великой Отечественной войны вся страна кинулась читать «Войну и мир»? Потому что в этой книге написано не только о том, как мы победили, но и кто мы, и почему снова непременно должны победить».
Здесь, собственно, ответ — в чем сила старого фильма «А зори здесь тихие». И в чем весь ужас новых «Зорь».
Там был ответ, кто мы и почему нам надо победить.
Тут в лучшем случае ответа просто нет.
Зато есть один вопрос: а эти ваши зори, почему они такие тихие? Погромче бы!
P.S.
Однажды забегаю в лифт — он тесный, старый. Краем глаза замечаю, что рядом Стас Садальский, ну, Кирпич, и с ним Андрей Мартынов, то есть старшина Васков. Стоят себе, и ладно. Им на пятый, мне повыше.
На пятом вышли, и Садальский разворачивается вдруг ко мне и локтем в Мартынова тычет: «А знаешь, кто это?» Меня вдруг разозлило: а с чего это на «ты». Нажал на кнопку, двери закрываются — я слышу, как Садальский радостно: «Ну, что я говорил, меня все узнают, а тебя нет!»
Лифт пролетел уже этаж, и где-то за шестым я крикнул изо всех сил, чтобы услышали оба: «Здравствуйте, Федот Евграфыч!»
