Хореограф, до этого почти неизменно работавший с новыми или не использовавшимися в балете партитурами, взялся за самый хрестоматийный балет. На это его вдохновил Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко, с которым до этого он никогда еще не сотрудничал.
В новогодне-рождественскую страду «Щелкунчик» — главная составляющая московской афиши. Поэтому нет балетной труппы, которая не имела бы его в своем репертуаре. За исключением Большого театра, где уже полвека идет версия Юрия Григоровича, все остальные более-менее безлики: это более или менее отдаленные перепевы спектакля Василия Вайнонена, выпущенного еще в начале 1930-х в Ленинграде, где блистала юная Уланова.
Не был исключением и театр Станиславского — он как раз честно воспроизвел ленинградский оригинал. Но за тридцать лет непрерывной эксплуатации из спектакля испарилось все волшебство. Да и представления о волшебстве у детей, заставших революционный голодный Петроград, и тех, кто вырос в виртуальных мирах современных игр, отличаются. Поэтому еще несколько лет назад было решено сделать нового «Щелкунчика», тем более что «большой мир» демонстрирует: этот балет — один из самых многозначных, он с готовностью принимает разные формы, переносится в разные времена и места. При этом театр явно не хотел шокирующих эффектов в трансформациях. Имя Юрия Посоховагарантировало, что балет останется в сфере пуантов с пачками — воспитанник Московской балетной школы мыслит классическим танцем.
Пандемия и последовавшие за ней кризисы надолго отсрочили сценический дебют этого «Щелкунчика» — спектакль был задуман настоящей феерией, за которую отвечал Том Пай, запомнившийся идеальным дуэтом с Посоховым в «Чайке» Большого театра. Но американский сценограф выпал из постановки, и хореографу пришлось уже в процессе репетиций искать общий взгляд на спектакль с московской художницей Полиной Бахтиной, впервые оказавшейся в классическом балетном театре. Не было на этот раз у Посохова и привычной для него поддержки режиссера. Он вообще решил воспользоваться либретто Петипа, на которую и писал ровно 130 лет назад музыку «Щелкунчика» Чайковский. Но если Петипа ориентировался на пересказ сказки Александра Дюма, то Посохов — вслед за Григоровичем, Бельским, Чернышевым, Андреем Петровым — ввел в спектакль детали из оригинала Гофмана. И вслед за ними же укрупнил роль Дроссельмейера (в этой партии выступил молодой худрук труппы Максим Севагин) — он является стержнем действия, организовывая и праздник в доме Штальбаумов, и даря Маше куклу Щелкунчика, и руководя его битвой с Мышиным королем.
Новый «Щелкунчик» разворачивается как гигантская книга-раскладушка. На одних страницах можно открыть объемные картинки — например, растущую елку или шкаф, на полке которого хранится Щелкунчик, на других — увидеть в будто вырезанном «окошке» Мари и Принца. Еще интереснее, когда миниатюрный кукольный театр в руках Дроссельмейера»масштабируется» тут же в центре сцены танцем оживших кукол. Первая половина первого действия так насыщена подобными деталями, что скорее мешает сосредоточиться на развитии сюжета — Дроссельмейерс племянником загружают сани бесчисленными подарками, спешат в дом Штальбаумов гости, снуют горничные, катят угощенья и бутылки шампанского, Мари кокетничает с племянником Дроссельмейера (но это линия-обманка, потом она вымечтает традиционного Принца)… В этом изобилии, безусловно, есть нечто фантасмагоричное. Но когда гости убираются наконец восвояси, по дороге все же вернувшись за незаметно свалившимся с санок ребенком, испытываешь настоящую радость. Ее не омрачает даже нашествие мышей, по-пластунски заполняющих сцену. Здесь от хореографа ждешь настоящей фантасмагории — но его, как и предшественников, сковывают роскошные гигантские маски, а еще — роллеры, на которых передвигаются мыши.
Хореограф Посохов обретает свой собственный узнаваемый голос в тот момент, когда Мари в своем рождественском сцене видит Щелкунчика-принца. Здесь очаровательную очкастую Мари-девочку (Виталина Алсуфьева) и Щелкунчика-куклу (Дмитрий Муравинец) сменяют премьеры Оксана Кардаш и Дмитрий Соболевский. Их техническая свобода и харизматичность позволяют Посохову придумывать необычные комбинации со сложными поддержками, практически ни в чем себе не отказывая. Явно иначе он чувствует себя в массовых танце снежинок и вальсе цветов. Его хореография всегда узнается по необычным музыкальным акцентам, легким смещениям, изящным танцевальным нюансам, которые требуют от исполнителей чуткости и абсолютной свободы. Для кордебалета, да и для части исполнителей дивертисмента национальных танцев эта задача оказывается слишком крепким орешком. Неуверенно чувствует себя и оркестр. Хотя хореограф Посохов и дирижер Иван Никифорчин образуют прекрасное па де де — дирижер стремится придать музыке нежную хрустальность, воздушность, что идеально совпадает с хореографической линией. Посохов придумывает комбинации, создавая иллюзию полета без приземления, настоящего волшебного сна в зимнюю ночь. Реальность вторгается в фантазию на вариации Принца — сверхсложные трюки у виртуозного Дмитрия Соболевского оказываются основательно завалены. Но Мари-Кардаш своими точными ножками, подчеркивающими каждую ноту Чайковского, спасает безупречную белизну этого мира. И простой шкаф, в котором обитала кукла Щелкунчик, в финале оказывается гигантским окном в него.
